Александр Кононов за позицию по сохранению СКК награжден премией «Твердые знаки»
Заместитель председателя Санкт-Петербургского городского отделения Общества охраны памятников Александр Кононов за свою позицию в отношении СКК «Петербургский» награждён премией «Твердые знаки» ИД «Коммерсантъ».
«В прошлом историк, а сейчас известный градозащитник, он на протяжении двенадцати лет борется за сохранение исторического наследия и добивается отмены сноса знаковых для Петербурга объектов. В интервью корреспонденту Guide Марии Кузнецовой он рассказал о борьбе за СКК, консолидации градозащитного сообщества, стимулировании интереса к восстановлению памятников архитектуры и отношении к историческому центру как к стратегическому капиталу», – пишет «Коммерсантъ».
Премия «Твёрдые знаки» учреждена издательским домом «Коммерсантъ» и присваивается за вклад в развитие российского бизнеса, новаторские решения и позицию в разных сферах жизни.
Приводим интервью с Александром Кононовым, опубликованное на официальном сайте газеты «Коммерсантъ» по случаю получения премии
Фото: Евгений Павленко / Коммерсантъ
Александр Кононов — заместитель председателя Санкт-Петербургского городского отделения ВООПИиК — признан победителем премии «Твердые знаки» газеты «Коммерсантъ» в номинации «Слово с твердым знаком» за свою позицию в отношении СКК «Петербургский». В прошлом историк, а сейчас известный градозащитник, он на протяжении двенадцати лет борется за сохранение исторического наследия и добивается отмены сноса знаковых для Петербурга объектов. В интервью корреспонденту Guide Марии Кузнецовой он рассказал о борьбе за СКК, консолидации градозащитного сообщества, стимулировании интереса к восстановлению памятников архитектуры и отношении к историческому центру как к стратегическому капиталу.
GUIDE: Несколько месяцев назад ВООПИиК предложил включить СКК «Петербургский» в реестр выявленных объектов культурного наследия. С какого момента вам стало понятно, что без вмешательства градозащитников спорткомплекс может быть навсегда утрачен?
АЛЕКСАНДР КОНОНОВ: С ситуацией, сложившейся вокруг СКК, я столкнулся как член Градостроительного совета. Аргументация, которая была приведена авторами проекта, и так называемая реконструкция не оставляли сомнений в том, что после ее завершения от подлинных конструкций здания ничего не останется. В свое время СКК был удостоен Государственной премии за свою архитектуру. Для меня, как и для многих петербуржцев, спорткомплекс — знаковый объект, который можно включить в первую десятку послевоенных общественных зданий советской эпохи. После обсуждения представленного проекта новой ледовой арены мы начали активно общаться с коллегами из Союза архитекторов Санкт-Петербурга. Нам было очевидно, что объект обладает историко-культурной ценностью. Так совпало, что в этом году прошло ровно 40 лет с момента передачи СКК городу, а значит, мы получили возможность подать заявление в КГИОП о его включении в реестр выявленных памятников. Это стало первым опытом совместной подачи ВООПИиК и Союзом архитекторов заявления о внесении в реестр сооружения послевоенной ленинградской архитектуры.
G: Многие сторонники сноса СКК говорят, что город нуждается в современной ледовой арене, строительство которой как минимум положительно повлияет на инфраструктуру данного района. Не говоря уже об инвестклимате и улучшении репутации Петербурга как города, открытого для крупных бизнес-инвестиций в подобные объекты. Понятно, что вы на другой стороне. Но что вы можете сказать о такой точке зрения ваших оппонентов?
А. К.: Нет никаких сомнений, что Петербург, а в особенности его исторический центр привлекателен для бизнеса. И так будет всегда. Город должен очень четко задавать на берегу правила игры для инвестора. Вы хотите у нас работать — пожалуйста, но в рамках этих правил. Хотите работать по-другому — есть город N-ск. Хотите реконструировать СКК, мы не против — но есть условие, и оно знаковое. Его внешнюю архитектуру нужно сохранить, а уже внутри комплекса — можете искать решения. Город, безусловно, должен эти условия и ограничения задавать. Но сейчас складывается ситуация, когда пришли известные инвесторы, и мы почему-то опасаемся, что им может что-то не понравится. Мы по-любому им нравимся, мы же Петербург. Ребята, давайте нормально сядем за стол и найдем оптимальное решение со всех точек зрения. Не нужно ради одной цели, пусть даже значимой, пускать под каток все остальное.
G: Есть ли у вас ощущение, что вы движетесь против течения? Ведь на данный момент КГИОП ответил отказом.
А. К.: Нам не привыкать двигаться против течения. Особенно если понимать под течением те решения, которые принимаются государственными органами. Что касается СКК, то на двух заседаниях Градсовета наблюдалось редкое единодушие как градозащитной, так и профессиональной архитектурной общественности в том, что этот объект очень интересный и его было бы жалко так просто потерять. Официальная позиция властей пока еще не сформулирована окончательно. Никто не говорит, что этот объект не ценен, не интересен, он уродует среду — так никто не утверждает. Пока что ответ, который мы получили на наше заявление от КГИОП, формальный. Они не стали рассматривать ни ценность, ни архитектурные достоинства спорткомплекса. Пока есть только то, что объект не преодолел сорокалетний рубеж. Но мы с этим категорически не согласны. Что говорится в законе: в реестр может быть включен объект, с момента постройки которого прошло не менее 40 лет. Но до самого включения в реестр СКК пока далеко: он должен сначала стать выявленным объектом наследия, потом должна быть проведена историко-культурная экспертиза на выявленный объект, которая бы рекомендовала включить его в реестр. По закону для выявленного объекта существует годичный срок, в течение которого КГИОП может либо включить объект в реестр памятников, либо не включить. С нашей точки зрения, с 1 января 2019 года его уже можно выявлять. И заявление было направлено как раз на выявление. С правовой точки зрения позиция КГИОП уязвима. Понятно, там довольно сильные влияния админресурса, чтобы объект не получил государственную охрану. Мы все понимаем, что статус выявленного объекта для проведения экспертизы автоматически — это такая же охрана, как полноценного памятника. В этом отношении тогда никаких сносов и радикальной реконструкции быть не может, максимум — реконструкция с сохранением предметов охраны, соблюдение процедур прохождения через госорганы охраны и так далее. Те, кто инициирует быстрое избавление от СКК «Петербургский» и строительство нового спортивного сооружения на его месте, не заинтересованы в таком развитии событий.
G: Но ведь иногда объекты, которые были памятниками, исключались из реестра. Как это было, например, со стадионом имени Кирова для строительства на его месте «Газпром Арены».
А. К.: Да, такое возможно. Но эта процедура очень длительная и сложная. Сегодня исключение из реестра — это полномочия правительства РФ. Лично Дмитрий Медведев должен подписать постановление правительства об исключении какого-либо памятника из реестра. Сейчас негласно существует мораторий и ситуаций, подобных той, что сложилась вокруг стадиона имени Кирова, давно не происходило
G: С опытом становится легче заниматься градозащитой или, наоборот, сложнее?
А. К.: Легче. Благодаря набору технологий. Мы все время учимся. И оппоненты наши учатся. Это такой взаимный процесс обучения. Когда я начал заниматься градозащитой двенадцать лет назад, многих вещей мы просто не делали: мы не составляли иски в суд, не делали историко-культурных экспертиз. А теперь это постоянная практика: экспертизы, суды, исследования юридических процедур по охране памятников. Отчасти нам помогает также развитие федерального законодательства. Например, с 2015 года информацию об историко-культурных экспертизах все обязаны размещать на сайтах, когда происходит их общественное обсуждение. Раньше эта информация была закрытой. А сейчас мы можем превентивно на ранних стадиях эту документацию отслеживать. Мы добились того, чтобы сейчас изложение заключений КГИОП размещалось на их сайте, хоть закон этого и не предписывает. Мы подталкиваем комитет к открытости. Только это является гарантией полноценного спасения объектов в каких-то спорных ситуациях. Профессиональная общественность, эксперты и специалисты могут оценить и документацию, и проектные решения, и обоснования, и определение границ объектов.
G: То есть можно сказать, что благодаря ВООПИиК деятельность КГИОП становится более открытой?
А. К.: Это в целом заслуга градозащитного сообщества. Не только ВООПИиК, но и других организаций, которые работают в этом направлении. Потому что все заинтересованы в том, чтобы это был максимально прозрачный процесс. Так как это то наследие, которое принадлежит всем. Эти объекты — национальное достояние, и важно знать, что с ними происходит, должна быть полная прозрачность. Я не считаю, что здесь есть мои личные заслуги. Скорее это требование времени. Хорошо, что законодательная и исполнительная власти постепенно движутся в этом направлении. Тренд именно такой: открытость как для специалистов, так и для широкого круга.
G: Чего не хватает в нашем городе с точки зрения градозащиты?
А. К.: У нас очень много проблем. Если смотреть системно — то это ощутимые пробелы в законодательстве. Если мы посмотрим на наш региональный закон об объектах культурного наследия, то, в отличие от 73-ФЗ, он очень слабый и малоприменимый. Этот закон почти не используется в современной практике. Законодательство нуждается в совершенствовании, в том числе и наш закон о границах зон охраны. Сейчас как раз ведется работа в этом направлении. В следующем году мы получим новую редакцию этого закона. Но эта работа ведется непросто. Это первый уровень. Второй уровень — это повседневная работа самого уполномоченного органа. Конечно, у нас много претензий к КГИОП. Мы видим, что зачастую в приоритете не сохранение памятника, а строительные проекты. Никто не ставит приоритетной задачи: что нужно сделать, чтобы здание сохранить. Это, конечно, в практике комитета тревожные вещи. Мы часто оказываемся в суде по разные стороны баррикад. Но бывают и другие примеры, когда мы довольно успешно сотрудничаем с КГИОП. Третий момент: у нас в городе, по большому счету, не хватает полноценных площадок для диалога между градозащитным сообществом, архитектурным сообществом, бизнес-сообществом. По моему опыту, везде, где инвестор, общественность и власть начинали искать реальные совместные решения и были заинтересованы в диалоге, эти решения всегда находились. Это некое искусство диалога, компромисса. Ушло то время, когда никто ни с кем не хотел разговаривать. Сейчас вроде все хотят, но реальных институций, которые бы этому способствовали, нет.
G: А как же Совет по наследию?
А. К.: Совет по наследию собирается так редко, что он сейчас потерял решающую роль в происходящем. И никакие знаковые проекты полноценно через Совет по наследию не проходили: ни Музей блокады, ни «Судебный квартал» в своей последней версии. Это все принималось, в общем-то, кулуарно. Сейчас в совет включили очень много людей, которые к проблемам по сохранению культурного наследия особого отношения не имеют. Эти люди почти не ходят на такие заседания, отчего бывают проблемы с кворумом.
G: Если сравнивать Петербург и Москву: как сейчас складывается ситуация с градозащитой в столице? Можно ли утверждать, что в нашем городе обстановка лучше? Или наоборот?
А. К.: Это сложный вопрос. Мне кажется, что сейчас лучше у нас. Все-таки в Москве все очень близко к вершинам власти, и каждый застройщик, которому что-то не понравилось, начинает решать вопросы не через департамент мэрии Москвы, а через Министерство культуры. А довольно часто и через администрацию президента. А у нас все по-другому. Поэтому, когда к нам приходят москвичи, их это удивляет — совершенно другая обстановка. Когда приходит инвестор, ему могут сказать, что сейчас прибегут градозащитники. В этом отношении у нас более дисциплинированная градостроительная система. Другой вопрос, что она достаточно хаотичная. Градостроительная политика в целом непоследовательная. А в сфере сохранения она вообще не чувствуется. Все программы, которые должны постоянно запускаться,— имитационные. Например, программа «Памятники за рубль». Мы со своей стороны говорили КГИОП, что ни одного памятника на этих условиях никто не возьмет — их никто и не берет.
G: Можно ли согласиться с тезисом, что у нас градозащитное движение более сильно?
А. К.: Это все происходит волнами. Мы видели, как в 2006 году, когда образовался «Живой город» и пошел такой сильный молодежный тренд — движение за сохранения наследия, это дало серьезный стимул для градозащитников в Москве. На волне всего этого образовался Архнадзор, который играет серьезную роль в московской градозащите. В силу того, что они близки к федеральным институциям, то диалог с Минкультом, профильными комитетами Госдумы налажен лучше. Дальше пошел определенный спад в Москве. То есть был сильный подъем, а потом все-таки строительные лоббистские усилия его нейтрализовали. У нас примерно то же самое. Когда нам удалось отодвинуть «Охта-центр» на 9 км от исторического центра — произошел спад по понятным причинам. Такого масштаба угроз для всего центра уже нет. Огромное количество людей успокоилось, нельзя всю жизнь митинговать и заниматься градозащитной проблематикой. Сейчас можно сказать, что в Санкт-Петербурге несколько лучше ситуация с консолидированностью градозащитного движения.
G: Какие сейчас существуют мировые тренды в градозащитном движении и насколько они могут быть применены в России, в Петербурге?
А. К.: Пожалуй, что сейчас совсем плохо работает у нас и очень хорошо на Западе,— это общественные фонды, трасты, благотворительные организации, которые выделяют деньги на восстановление памятников. Наиболее развитые национальные трасты находятся в Великобритании, в США. Они выкупают аварийные здания, восстанавливают по реставрационным методикам, а потом уже продают, когда уже нет угрозы для объекта. По сравнению с ними мы сейчас в детском возрасте. У нас крайне неразвито законодательство о налоговых льготах, о фондах. Мы, конечно, двигаемся медленно в этом направлении, и мы пойдем по нему. Сейчас есть ограниченное количество и фондов, и общественных институций, которые готовы серьезно поддерживать проекты в области сохранения наследия.
G: А какая выгода для фондов, помимо репутационной?
А. К.: Создан целый механизм. Сначала он был создан на уровне законодательства: налоговые льготы, налоги на недвижимость. Это тонкая стимулирующая система. У нас такого нет.
G: Происходят ли изменения в этом направлении?
А. К.: Первые шаги — это программы «Аренда за рубль» в разных регионах. Это шаг, но очень робкий. И, конечно, только очень богатые корпорации могут себе позволить такую благотворительность: взять памятник, пять-семь лет платить за него полноценную аренду, восстановить его за свой счет и только потом наступит эта аренда за рубль. Деньги-то они должны вложить сегодня. Это не стимуляция интереса. Наоборот, мы отсекаем средний и малый бизнес от этого. На того, кто хочет восстановить памятник, надо молиться и создавать ему условия для работы. У нас годами стоят брошенные памятники, и никто не хочет их брать. Никому неинтересно, причем дома находятся в центре Петербурга, на «золотой» земле.
G: Часто градозащитников обвиняют в том, что они ретрограды, которые хотят законсервировать город, не дают ему развиваться и защищают то, что не нужно защищать.
А. К.: Этот город невозможно законсервировать. Меня всегда поражал этот тезис, что город должен развиваться: он никому ничего не должен. Город развивается, кто бы что ни говорил. Но важно не терять того, что стало вечными ценностями для этого города. Исторический центр — это 10% Петербурга, именно им он интересен всему миру. Не спальными районами, не ЗСД. Это тот стратегический капитал, который и для нынешнего, и для следующего поколения является абсолютной гарантией того, что этот город будет экономически привлекателен, финансово привлекателен, сюда всегда будут приезжать туристы. Пример Москвы показывает, что на протяжении одного поколения очень легко испортить город. То есть это не проблема. Да, останутся отдельные интересные памятники. Никто не снесет Исаакиевский собор или Петропавловку, но этой уникальной цельности города уже не будет. Десять лет назад Петербург как раз стоял на этой грани — пойти по московскому пути. Если бы мы выбрали столичный путь, то у нас были бы лишь кусочки старого города, а в центре стояли бы небоскребы. Почему сейчас с каждым годом увеличивается поток туристов — потому как такой сохранности центра в Европе, да и в мире, очень мало. Мы обладаем бесценным капиталом. Могут меняться ситуации в промышленности, экономике, но если с ним правильно работать — это неубиваемо.
G: Как вы считаете, Санкт-Петербург не прошел ту точку невозврата, после которой все потеряно? Или она еще не достигнута?
А. К.: Совершенно верно. Я думаю, что мы уже отошли от этой пропасти. Я еще помню, когда не было временного высотного регламента, когда в любом месте могло появиться здание любой высоты. Мы за десять-пятнадцать лет могли бы пройти московский путь. Да, в нашем городе есть градостроительные ошибки, они вписаны в 820-й закон. Тем не менее есть надежда, что мы от системной проблемы ушли. Я думаю, что, если бы мы не отстояли тогда перенос «Охта-центра» на Лахту — это как раз была бы та точка невозврата. Не было бы смысла бороться за уменьшение здания на один этаж, когда наш плоский рельеф был бы нарушен зданием высотой в сотни метров. Сейчас понятно, что в историческом центре не будет высотного строительства никогда — и это большая победа.
G: Вы в градозащите двенадцать лет. Можете рассказать, почему вы к этому пришли? Это больше ваша профессия или гражданская и общественная позиция?
А. К.: Безусловно, когда я пришел, это была в чистом виде гражданская и общественная позиция. Я историк, я занимался исторической наукой, в том числе историей города. Также я много фотографировал, и у меня складывалось впечатление, что я снимаю на фотоаппарат какую-то уходящую натуру. Потому что мы приближаемся к какой-то грани, перейдя которую, мы окажемся в другом городе, в другой реальности. И мне не хотелось, чтобы исторический центр был уничтожен и распался на островки аутентичной среды. Мое появление отчасти было случайным, отчасти совпало по времени с заявленным строительством «Охта-центра», сносами домов на Невском. Тогда многие приходили. Конечно, если этим заниматься двенадцать лет, это становится частью профессионального бытия. Мне трудно загадывать, но сегодня это остается той вахтой, которую пока нужно нести. В этом отношении можно сказать, что произошла градозащитная профессионализация.
G: Как вы относитесь к новым градозащитным движениям, которые появились в нашем городе, в частности, к «Красивому Петербургу» и ему подобным? Вы с ними взаимодействуете, сотрудничаете или идете параллельными курсами?
А. К.: В нашем городе так много проблем и вопросов, что никогда не будут лишними люди или организации. Если кто-то нашел для себя какой-то ракурс работы в части градозащиты, мы стараемся с ними взаимодействовать. Мы работали с правыми, с левыми, с кем угодно. Если люди искренне болеют за объект или за город в целом — все остальные различия не такие принципиальные. Петербург — это такой город, который сам рекрутирует людей, действительно переживающих за него.
